Судья: родители — самые большие враги своих детей

Home Uncategorized Судья: родители — самые большие враги своих детей
201804.11
2

Судья: родители — самые большие враги своих детей

«Как раньше детей растили без судов?» — таким вопросом задается судья Сирье Ыунпуу, более 20 лет занимающаяся семейными спорами. Ыунпуу уходит на пенсию с тяжелым сердцем: суды завалены жалобами дерущихся родителей, пишет Postimees.

В ноябре этого года работающая в Харьюском уездном суде Ыунпуу отметила бы 25 лет трудовой деятельности, но в июне она собирается на пенсию. В Харьюском уездном суде останется еще восемь занимающихся семейным правом судей, которым в год приходится разбирать более 250 споров между бывшими супругами.

«Работа убивает», — говорит 66-летняя Ыунпуу. С этого года эти судьи, например, больше не занимаются должниками по алиментам. Просто потому что не успевают. Остальные 34 судьи по гражданским делам согласились поделить должников между собой.

Поссорившиеся родители начали обращаться в суды после 2010 года, когда вступила в силу новая редакция Закона о семье. Раньше права родителей были отрегулированы не очень четко. Закон лишь говорил, что у них есть обязанность заботиться о своем ребенке.

По словам Ыунпуу, после развода родители сами решали, с кем из них будет жить ребенок: «Чаще всего с матерью, а отцу было достаточно знать, что это его ребенок. И все. Что такое право опеки, не знал никто», — вспоминает судья.

Новый закон принес право опеки, которое можно ограничить и даже отнять. Для этого появилась возможность решить дело в суде,  однако вместо благополучия ребенка в эпицентре спора оказались права родителей.

Однажды ко мне пришел один адвокат: скажи, Сирье, как прежде детей растили без судов? Сегодня все ломятся в суды», — рассказала судья.

— Скажите, пожалуйста, так почему родители обращаются в суды?

— Обычно мать хочет получить единоличные права и освободиться от отца. Если они уже разведены, то, по мнению матери, нужно избавить ребенка от этого «героя». Мне как-то прислали видео, на основании которого мать заявляла, что дети боятся отца. Но было видно, что дети ничего не боятся.

Сегодня, если отец хочет определить порядок общения, мать, как правило, тут же подает в суд заявление для получения единоличного права на ребенка. Идеей изменения закона была защита прав ребенка, но это скорее дало родителям повод для склок.

Родители не умеют себя вести! Они должны уважать друг друга, а не топить! Но чаще всего их больше интересует, как сделать другому побольнее.

Спорящие родители – самые большие враги для ребенка, но они не понимают, какой вред ему наносят. И спорят, спорят, спорят.

Например, мать с дочерью уехала жить в Финляндию. Договорились, что отец будет приезжать туда, чтобы встречаться с ребенком. И когда он сошел с парома, его встретила бывшая жена не только с дочерью, но и со своим новым сожителем. И начала нападать: когда ты последний раз был в парикмахерской, что за рубашка не тебе надета, раньше были лучше. Костюм давно вышел из моды, и почему ты его не погладил? Мужчина нападал в ответ: зачем ты притащила с собой этого мужчину? Нашла ребенку нового отца?

Оскорбления продолжались до тех пор, пока ребенок не начал истерически плакать и проситься уйти. Из встречи ничего не получилось, и отец уехал обратно.

Я очень прошу, забудьте об эмоциях: у вас есть прошлое, и это ковыряние в прошлом мешает жить дальше. Мать сообщает, что не проявляет эмоций. Отец говорит, что может не проявлять эмоций, если то же самое сделает мать. Ни один из них не понимает, какую боль они причиняют ребенку.

— Но то, о чем вы говорите — не юриспруденция, это скорее психология!

— Какое-то время назад у меня здесь на стуле сидел простой мужчина, которому я пыталась объяснить, как его ребенок пострадал от родителей: отец пил и был агрессивным, а жена сбежала из дома. Теперь, по утверждению отца, у него с сыном хорошие отношения, а мать все выдумывает. Отец долго сидел молча и вдруг спросил: «Неужели мы, два дурака, причинили ребенку такой вред?»

Я честно ответила: да.

Я вижу, что я занимаюсь не своей работой. В начале каждого заседания я долго слушаю, чтобы понять, почему и как дети страдают из-за своих родителей. Государство могло бы выпустить для спорящих родителей какую-нибудь брошюру.

Две недели назад я говорила с одним 15-летним мальчиком. Ему было четыре года, когда его родители развелись. Я с ним раньше не сталкивалась, но суды занимались этой семье десять лет! Его родители спорили до тех пор, пока мать на взломала страницу сына в Facebook и не написала там столько гадостей, сколько сумела, новой жене отца, в семье которого жил мальчик.

Теперь парень может сказать свое слово, но отец говорит, что если он пойдет к матери, назад может не возвращаться.

При этом она неоднократно поднимала на бывшего мужа руку, когда он приезжал на встречи с детьми. И он сказал, что чем меньше встреч, тем лучше, поскольку он больше не хочет терпеть насилие.

В итоге был установлен порядок общения, но возник спор о том, во сколько отец должен приводить детей домой вечером. Мать сказала, что не раньше девяти часов, поскольку «у меня свободные дни и свободное время». Отец сказал, что позже половины девятого приводить не может, поскольку должен ехать обратно в свой город и раньше у него были ситуации, когда он поздно вечером сталкивался на дороге с дикими зверями. Мать после этого притащила из Департамента шоссейных дорог целую пачку документов о том, насколько велика вероятность столкнуться на этом отрезке шоссе с дикими животными. Печально, когда двое маленьких детей растут, зная, что они стали обузой для родителей.

— Для журналистики это самые непристойные споры. Их рассматривают за закрытыми дверями, и даже журналистская этика говорит, что об этих спорах лучше не писать. Родители прекрасно знают, что они защищены от общественного мнения. То есть именно поэтому они теряют уважение и человечность?

— Я считаю, что после вынесения решения об этих случаях можно было бы писать анонимно. Если они сами себя узнают, то увидят, есть ли причина для стыда и как общество все подобное осуждает.

— Баталии между родителями, по вашей оценке, стали более ожесточенными?

— Абсолютно! У нас, например, есть родитель с докторской степенью. Мать постоянно получает штрафы, поскольку не дает ребенка отцу. Отец приходит на встречи, ждет на одной стороне улицы, а женщина стоит на другой стороне дороги с ребенком. Судебный исполнитель и работник по защите детей тоже на месте, но ни один из родителей не соглашается перейти через дорогу.

— Как в случае «слово против слова» вынести объективное решение?

— Закон говорит, что суд должен выносить решения исходя из интересов ребенка. В производстве без иска у суда есть обязанность самому собирать и исследовать   доказательства.

Я хотела оставить дочь с особыми потребностями на проживании у отца. Позвонила психиатру ребенка, чтобы узнать, можем ли мы сотрудничать, чтобы выяснить, как для этого ребенка будет лучше. И получила ответ, что это не его работа. И выходит, что судья —  единственный человек, которому приходится так много общаться с родителями, убеждать их поступать в интересах ребенка. Но оба продолжают предъявлять друг другу претензии. Я, конечно, спрашиваю, мол, зачем мы это обсуждаем, если из-за этих проблем вы уже развелись? Если бы не было претензий, то и брак бы не распался…

В какой-то момент они начинают это понимать, и удается даже достичь компромисса. Мужчины часто думают, что справедливо было бы проводить с ребенком столько же времени, сколько проводит мать: одну неделю ребенок у отца, а другую – у матери.

— Вы это не поддерживаете?

— Нет. Это не поддерживают и многие специалисты, которые занимаются детьми. В том числе, и психологи.

— Отцы говорят, что в благополучных странах такой принцип работает и детям так очень хорошо жить.

— Да, мне приносили и журналы и вырезки из них — на шведском и английском языках. Чаще всего — отцы. Но наша позиция заключается в том, что так можно было бы жить, если бы ребенок привык к подобному распорядку и он работал бы и без суда.

Иногда я предлагаю родителям: снимите квартиру, в которой будут жить дети. И один из вас будет приезжать туда с чемоданами в понедельник и оставаться там на неделю. Потом, в следующий понедельник, паковать чемоданы и съезжать, а второй, со своими чемоданами — приезжать ему на смену. Родители не хотят быть туристами, но почему туристом должен быть ребенок?

— А еще система делает все для того, чтобы отец остался в стороне. Кто-то же должен отступить, и чаще всего это отцы.

— У меня несколько лет назад был спор о порядке общения, в котором мать была эстонкой, а отец – итальянцем. Отец согласился с тем, что он будет приезжать в Эстонию в гости к ребенку, а мать будет учить мальчика итальянскому языку. Два раза в год мать с ребенком должна была ездить в Италию.

Я занималась этим ребенком, когда ему было три года, а потом мне пришлось рассматривать вопрос того же мальчика, теперь уже 17-и лет: будучи несовершеннолетним, он хотел открыть свою фирму.

Я спросила у него, говорит ли он на итальянском языке. Конечно! Ездил ли в Италию? Ой, каждый год по многу раз, там было здорово. Есть ли контакт с отцом? Как друзья!

Тогда я спросила: то, что отец живет в Италии, а он с матерью в Эстонии, повлияло на общение с отцом? Молодой человек ответил, что важно не количество времени, проведенного вместе, а качество этого времени.

Я восхищаюсь родителями, которые несмотря на расстояние смогли вырастить сына-предпринимателя, состоящего в близких отношениях с обоими. Я привожу этот пример всем ожесточенно спорящим родителям.

— Но у матери в действительности все же больше возможностей определить, какими будут отношения между ребенком и отцом. Мать диктует динамику общения, и, конечно, есть отцы, которые из-за этого страдают.

— Я считаю, что до 2010 года отцы страдали больше, но, благодаря изменению в законе, отцы вступили в игру. Да, чаще всего именно матери занимаются детьми. В то же время я сталкивалась с матерью, которая ушла из семьи. Отец требовал алиментов, а мать отказывалась их платить. Она довела дело до того, что умышленно уклонялась от платежей. В отношении нее было возбуждено уголовное дело, ее объявили в розыск, арестовали и посадили в тюрьму. Она получила судимость и потеряла работу на государственной службе.

На тот момент, когда я взыскала с нее алименты, у нее  были сбережения на сумму в 21 000 евро. Почему она должна была так много потерять в жизни? Но ребенок потерял больше всего, он потерял свою мать.

— Но все же это исключение. В случае маленьких детей, если родители разводились слишком рано, я читала судебные решения, в которых прямо говорится о том, что ребенок останется с матерью, поскольку она его родила и биологически их отношения ближе. Правильно ли это?

— Это неправильно. Я не хочу критиковать решения других судей, но, конечно, нужно анализировать, на самом ли деле у ребенка более близкие отношения с матерью. У ребенка должны быть оба родителя и говорить, что один родитель — из-за того, что он родил, — ближе, неправильно. В этом случае обязательно должны быть и другие обстоятельства.

Как различаются люди, так различаются и судьи. Нам предъявляют претензии, если дело долго находится в производстве, но если рассматривать дело по существу, то это требует много времени.

Людей нужно отправить к психологу или к семейному примирителю, но я как судья их никуда отправить не могу. Такая возможность есть у местного самоуправления. Я не участвую в примирении семьи и не знаю, как это происходит. Однако часто из самоуправления мне поступает ответ: два раза встречались с родителями, договоренность бесперспективна, мы прекратили работу в этом направлении. В каком смысле?!

— Вы же должны видеть перспективы!

— Специалисты говорят, что дело бесперспективно, а я должна найти решение. Я не могу написать в решении: мол, расходимся, дело застопорилось. В течение многих лет я так много ходила на круглые столы и слушала красивые слова о том, что нужно детям, где узкие места и как все нужно было бы организовать… Но, когда я занимаюсь своей работой, то остаюсь одна. В Германии примирители работают при семейных судах, это нужно было бы сделать и в Эстонии, поскольку суд не наладит отношений между родителями: скорее, начнется борьба.

Очень многие общаются друг с другом через детей: скажи маме, что я приду к тебе утром; позвони отцу и скажи, что он сошел с ума. И ребенок говорит в суде, что все уже договорились, где он должен быть.

— Если один родитель решил, что второй не будет встречаться с ребенком, и не исполняет порядок общения, то государство ничего не может поделать, и не может принудить родителя исполнять решение суда. Ребенка нельзя отнять силой.

— У меня было одно дело, когда я положила конец общению между отцом и ребенком. Отец изначально сам был виноват, поскольку долгое время не общался с ребенком. И была проведена комплексная экспертиза, что нанесет больший ущерб ребенку: оставить его без отца или заставить его с ним общаться. Сам ребенок говорил, что не хочет общаться, но это было результатом долговременного влияния матери.

Мы начали обсуждать это дело, когда ребенку было восемь, а к моменту вынесения решения ему исполнилось 12 лет. И если судебный исполнитель отправился бы передавать ребенка отцу, ситуация в итоге травмировала бы ребенка.

Я назначила порядок общения для отца –  час раз в месяц в кабинете социального работника. Говорю матери – это один день в месяц, 12 раз в год по одному часу! Отец был согласен, мать – нет.

— И было принято решение, что ребенок и отец не будут встречаться?

— Да. Я не видела, какие бы у нас нашлись бы средства для обеспечения исполнения иного решения суда. Как это сделать, чтобы ребенок не получил травму?

— Рано или поздно матери придется ответить за это решение, когда, став совершеннолетним, ребенок захочет общаться с отцом и выскажет ей претензию, что мать ему мешала.

— Да, но сейчас возможности для исполнения у нас на нуле.

— Вы – мать двоих детей. Можно ли отказаться от интуитивной роли матери при принятии таких решений?

— Я захожу в зал суда как человек. Все мы люди, и ни у кого из нас нет большего права, чем у других, жить на этой земле. Уборщица так же важна, как и президент, если она делает свою работу ответственно.

— Дети из-за родителей ходят по судам. Как часто вы сталкиваетесь с тем, что потом ребенок нуждается в психологической помощи?

— Дети, которые оказываются в зале суда, сразу нуждаются в помощи. Я никогда не спрошу прямо, с кем из родителей хочет жить ребенок: с мамой или с папой. Мне задали этот вопрос, когда мне было 15 лет, и это был самый страшный вопрос за всю мою жизнь. Я же хочу жить с обоими! Это никогда нельзя спрашивать у ребенка, поскольку ребенок, как правило, хочет обоих родителей.

За десять лет все больше споров

Если в 2007 году в уездные суды попало 4133 новых семейных дела, то в 2017 году их было уже 7260. О праве на опеку обычно спорят в ходе обычного неискового производства, которых в 2007 году было 771, а в прошлом году – 2793. Из-за старых ссор из-за детей людям часто приходится годами ходить по судам.

«На увеличение числа споров по семейному праву может быть много причин. Во-первых, увеличилась правовая грамотность людей в этой области, и они начали лучше стоять за себя и права своих детей», — сказала советник службы частного права Министерства юстиции Андра Сальк. Она отметила, что порядок востребования алиментов упростился, но, конечно, права и судья Сирье Ыунпуу в том, что принятие в использование понятия права опеки добавило количество судебных споров.

«Если согласно Закону о семье, действовавшему до 2010 года, в случае развода нужно было определить лишь дальнейшее место проживания ребенка, то по новому закону судам нужно упорядочить все вопросы прежних прав на опеку (остается ли у родителей единое право на опеку, или вводится единоличное право для одного из родителей), а также в случае спора при всех новых разводах, нужно определить, у кого в дальнейшем остается право на опеку, чтобы были лучше обеспечены интересы ребенка», — описала Сальк.

https://rus.postimees.ee/4467311/sudya-roditeli-samye-bolshie-vragi-svoih-detey?utm_source=pmrus&utm_medium=wallpost&utm_content=4467311&utm_campaign=fb_post